ЧАСТЬ   ТРЕТЬЯ:

ВЕЛИКИЙ  ВХОД

10

РЕШАЮЩЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

В отличие от большинства других, кто открыл ее для себя, мы обнаружили Православную Церковь в исторических книгах. Мы изучили Новый Завет, ранних отцов и соборы, и Великий Раскол. Мы сделали свой выбор. На Востоке была сохранена полнота апостольского христианства.

Но нам еще предстояло встретить Православ­ную Церковь в ее современном виде. На что она похожа? Примет ли она нас? И, что самое важ­ное — является ли она преданной своему учению, духовно живой — короче говоря, осталось ли она Православной?

Первые контакты

Джон Бартке вырос в консервативной пресви­терианской конгрегации, а позднее его семья перешла в "свободную евангелическую церковь". Когда он был в предпоследнем классе средней школы, в 1969 году, он попал в группу по изучению Библии, руководимую Джеком Спарксом в Беркли, Кали­форния. В течение двух лет перед поступлением в колледж, Джон был частым участником занятий этой группы. Под конец он был включен в список членов Христианского фронта освобождения мира (ХФОМ), организации, основанной Джеком Спарксом, чтобы ограничить распространение берклеевской контр-культуры.

Через личный поиск более глубокого опыта Церкви Бартке к последнему году пребывания в колледже стал православным христианином. Прямо из колледжа он перешел в Свято-Влади­мирскую семинарию, расположенную в пригороде Нью-Йорка, находящуюся в ведении Американ­ской Православной Церкви (АПЦ) — Американ­ского ответвления Русской Православной Церкви. В то же время он оставался в списках ХФОМ.

К 1976 году ХФОМ стал выглядеть более пра­вославным. Там обсуждались темы таинств, собо­ров и символов веры. Бартке написал своему быв­шему учителю Библии с просьбой о более полной информации. В начале 1977 года Джек Спаркс по­слал ему материалы некоторых предварительных исследований, особо подчеркнув недопустимость их распространения: это были лишь первые не­опубликованные черновики. Джон сразу же по прочтении отнес их о. Александру, декану семи­нарии.

— Эти вещи — православные, — заявил он о. Александру Шмеману, рассказав предварительно о своей дружбе с Джеком Спарксом.

О. Шмеман позвонил епископу Димитрию, ко­торый в юности перешел в православие из Южной баптистской общины в Техасе. В описываемый мо­мент он возглавлял западную епархию АПЦ.

— Несколько из этих людей живут около Санта-Барбара. Они являются группой евангели­ческих христиан, которые, похоже, начинают от­крывать для себя Православную Церковь. Могу я попросить Вас встретиться с ними? — спросил о. Шмеман.

Позднее этой весной епископ Димитрий позво­нил о. Тэду Войстику, священнику православной церкви Святых Отцов в пригороде Лос-Анджелеса Тарзана и попросил его нанести визит в Санта-Барбару. Из-за Великого Поста, затем выпускных экзаменов и летних каникул, о. Тэд смог совер­шить это путешествие только ранней осенью.

По прибытии в Санта-Барбару осенью 1977 года о. Тэд зашел в телефонную будку, по­звонил домой Спарксу и узнал, что тот находится на занятиях в недавно открытой Академии право­славного богословия. О. Ричард Бэлью вспомина­ет, как в середине его лекции об арианских разног­ласиях "вошел никому из нас неизвестный священ­ник, который спокойно сел и слушал лекцию вмес­те со студентами". После занятий мы представи­лись друг другу и пригласили о. Тэда на ленч. Это было нашей первой встречей с православным хрис­тианином и началом крепкой и долгой дружбы.

Два важных шага вперед были сделаны в 1977 году. Во-первых, Кен Бервен открыл наше из­дательство "Консилиар Пресс" и начал выпускать ежеквартальный журнал "Эгейн". Тем самым была установлена прямая и эффективная связь на уров­не публикаций и с евангелическими, и с православ­ными христианами. Во-вторых, мы открыли в Санта-Барбаре Академию Православного Бого­словия (позднее названную именем Св. Афанасия) с целью собрать вместе сообщество исследовате­лей для изучения Православной веры, перевода и обучения наших молодых людей. Мы пригласили епископа Димитрия выступить перед нашими сту­дентами во время его визита в Санта-Барбару в 1978 году.

Ранее в том же году несколько человек из нас посетили службы Страстной недели в православ­ной церкви в Тарзане. Здесь мы увидели в дейст­вии все, о чем прежде читали. Но в культурном плане служба казалась принадлежащей другому миру, совершенно отличному от нашего. Так что к прибытию епископа у нас накопилось множество вопросов.

— Почему они так часто произносят «Госпо­ди, помилуй? »

— Расскажите нам о священнических облаче­ниях.

— Что означает такое количество свечей?

— Употребляется ли ладан на каждой службе? Будучи сам хорошо знаком с евангелическим протестантизмом, епископ понял наш «культур­ный шок». Мы уверовали в основные догматы этой древней веры, но правила богослужения попросту отсутствовали в исторических книгах.

— Давайте, начнем с нашей веры во Христа, — посоветовал епископ Димитрий. — Мы должны быть уверены, что у нас нет разногласий в ответе на вопрос, заданный Самим Господом: «Кем счи­тают Меня люди? » Если мы согласны в том, что Он был рожден от Отца прежде всех времен, вопло­тился во чреве Марии и стал Спасителем наших душ, все остальное, в православном христианстве встанет на свое место. Ибо все, что мы использу­ем — облачения, молитвы, иконы и остальное — особым образом связано с Христом.

Тщательно рассмотрев учение Христа, мы со­гласились с этим. От догмата воплощения мы про­следили путь ко всем другим положениям, вытека­ющим из него. И фрагмент за фрагментом, поло­жение за положением, истина за истиной, вся кар­тина стала приобретать четкие контуры.

В 1978 году некоторые из нас получили воз­можность посетить Свято-Владимирскую семина­рию в Нью-Йорке. По-прежнему переполненные вопросами, мы были тепло встречены митрополи­том феодосиеМу главой АПЦ, и профессорами Александром Шмеманом, Иоанном Мейендорфом, Фомой Хопко, Павлом Лазаром и Веселином Кеси-чем. Многие из них также периодически приезжа­ли с лекциями в Академию Св. Афанасия в Санта-Барбару. Замечательные разговоры, полные вдох­новения, научения и радости можно вспомнить с каждым из этих братьев. Но позвольте мне все же выделить одного их них: истинного апологета Христа, отца Александра Шмемана.

Он был государственным мужем в Царстве Бо-жием (на самом деле, вместо «был» можно было бы сказать «есть»: он отошел ко Господу в 1983 году). У меня в горле встает комок, когда я пишу об этом блаженной памяти человеке. Говоря по-человечески, если можно сказать, что кто-то «привел нас в Церковь» (подобно тому, как чело­век говорит, что такой-то «привел меня ко Хрис­ту»), то о. Александр сыграл центральную роль в приведении нас в Православную Церковь двадца­того века.

Три раза он совершал путешествия на запад, чтобы побыть с нами в Санта-Барбаре. Ко времени его первого приезда в 1978 году мы в своем про­слеживании исторического пути Церкви находи­лись в 1054 году, где приняли сторону Востока. В вероучительном отношении мы были близки к при­нятию Православия. К нему был расположен наш ум, отчасти наше сердце, но в нашей литургичес­кой практике оно почти не отражалось.

Так или иначе, о. Александра не оттолкнуло это обличье, он сумел заглянуть в наши умы и сердца. Это была взаимная любовь с первого взгляда. После путешествия о. Александр сказал своей жене: "Они уже православные, хотя сами еще до конца этого не осознают".

Пока он был у нас, мы, разумеется, обратились к нему с просьбой о руководстве. Оглядываясь в прошлое, понимаешь, что о. Александр действовал очень осторожно, избегая давать нам слишком трудные задания или учить нас большему, чем мы могли воспринять.

— Было бы полезно построить алтарь и пове­сить несколько икон, — посоветовал он.

К его следующему приезду в 1981 году алтарь был готов и рядом с ним на стене, по одной с каж­дой стороны, висели две маленькие иконы — раз­мером чуть больше почтовой карточки — одна Христа, другая Девы Марии. С великой гордостью за наш потрясающий прогресс, я пригласил о. Александра в храм и подвел к алтарю. В конце концов, он подошел достаточно близко, чтобы бросить взгляд на наше иконное благолепие. Он улыбнулся:

— Что ж, я могу ехать домой и, наконец, со­общить, что вы больше не состоите в активной оп­позиции к иконам!

Так порой в шутливой манере он обращал нас в Православие. Именно во время этого второго ви­зита о. Александр указал нам еще одно направле­ние деятельности, которое оказалось центральным для оставшейся части нашего путешествия. Высту­пая перед нашим собранием по вопросу о различ­ных православных юрисдикциях в Северной Аме­рике, он посоветовал:

— Не ограничивайтесь изучением лишь АПЦ. Когда для вас настанет время войти в Правосла­вие, это будет соединение со всей Церковью. Поэ­тому познакомьтесь с Греческой, Антиохийской и Сербской церквами.

Расширяя круг дружбы

Примерно в то же время один из наших пресви­теров на Среднем Западе встретил священника Греческой Православной Церкви о. Джеймса Кар-релласа, который, по его словам, "проповедует как евангелический пастор". Во время моего следую­щего путешествия в те места была устроена встре­ча с о. Джеймсом. Я знаю, что это не единственный показатель, но когда говоришь с коллегой-священ­ником об Иисусе Христе и на глаза наворачивают­ся слезы, начинаешь подозревать, что встретил на­стоящего брата по духу.

— Вы должны встретиться с епископом Питтсбургским Максимом, — сказал мне о. Джеймс, вы­слушав нашу историю. — Он истинный знаток Православия в Америке и любит новообращенных, приходящих извне.

Я должен был быть в Питтсбурге в ближайшие два месяца, поэтому сделал для себя заметку, а позднее позвонил по телефону и договорился о встрече.

Выражение, которое я всегда использую для характеристики епископа Максима — это «сосре­доточенный на Христе», термин, которым он часто пользуется сам. Я говорю людям, что он наполо­вину человек, а наполовину ангел. Во время наше­го разговора в его прекрасной резиденции стиля начала века на Элсворс Авеню в Питтсбурге, он спросил, не смог бы я приехать еще раз и высту­пить перед студентами колледжа в его епархии с рассказом о моем приходе ко Христу и в Церковь.

 Состоявшаяся несколько месяцев спустя встре­ча в колледже была одним из самых ярких духов­ных событий в моей жизни. Около двухсот студен­тов, которые всю жизнь были православными, при­шли послушать о нашем путешествии. Многие сту­денты говорили мне впоследствии, что в тот вечер они по-новому взглянули на свои взаимоотноше­ния с Господом. Один молодой человек, который только что вернулся в город после двухмесячного путешествия по стране на перекладных, заметил:

— Отец, Вы дали мне хороший пинок, в кото­ром я так нуждался сегодня вечером!

Еще два эпизода того путешествия врезались мне в память. На следующий вечер я выступал перед группой мирян в соборе Св. Николая. После моих замечаний последовали вопросы и ответы. Одна леди сказала:

— Я не могу поверить, что Вы считаете необ­ходимым участвовать в богослужении и прича­щаться каждую неделю. Моя бабушка учила меня, что мы недостойны делать это больше чем один или два раза в год.

— Если бы дело было в нашем достоинстве, мы никогда не смогли бы прийти ко Христу, — отве­тил я. — Вследствие нашего соединения с Ним Он поставил нас на путь обновления. Следовательно, по Его милости все мы призваны жить в полноте общения с Ним.

Как только я сказал: "Возможно, его преосвя­щенство прокомментирует мои слова", то увидел краем глаза, что епископ уже идет к подиуму. На­блюдая, как он призывает свою паству к более глубокому единению со Христом, я мог видеть, что он не только любит Бога, но и ненавидит минима­лизм. Признаюсь, что во время перерыва, я осмот­рел аналой, чтобы выяснить, не треснул ли он после того, как на него дважды обрушился кулак епископа во время его страстной речи. (Мне хоте­лось бы думать, что я увидел, по крайней мере, то­ненькую трещину!)

На следующий день я снова выступал в рези­денции епископа Максима, рассказывая группе ак­тивистов из мирян и духовенства об одном отрыв­ке из Послания к Римлянам. Кто-то прервал до­клад и сказал: "Нам, как православным, нужна только Литургия, а не знание Библии". На этот раз я не успел ответить. Епископ вскочил, чтобы внес­ти ясность в этот вопрос, причем начал говорить по-английски, а кончил — по-гречески! Я не знаю всего, что он сказал, но как и в новозаветные вре­мена, оппонент «не осмелился больше задавать во­просов!».

Действительность такова, что в любом сообще­стве людей, полемически развитом или первобыт­ном, баптистском или византийском, есть и горя­чие приверженцы и те, кого называют «теплохладными». Под руководством «епископа Макса» Питтсбургская епархия пережила чудесное обнов­ление. Я научился от него, как побуждать людей к любви и добрым делам.

Наша следующая встреча с греческим право­славием в Америке произошла на следующий год в семинарии Св. Креста в Бостоне. Группа наших людей была приглашена для диалога на факульте­те. Декан о. Алкивиадис Каливас руководил собра­ниями, на которых присутствовали среди прочих отцы Стэнли Харакас, Тэд Стилианопулос, Том Фитцждеральд (из новообращенных), Джордж Па-падемитриу и Михаил Вапорис — а также много священников из Бостона и прилегающих районов. Перед нашим вторым визитом в эту семинарию я посетил в Нью-Йорке архиепископа Иакова и его любезного помощника, покойного о. Александра Доумороса.

Примерно в этот же период времени я старался изо всех сил организовать встречу с человеком, о котором так многие отзывались чрезвычайно вы­соко — митрополитом Филиппом Салибой, главой Антиохийской Православной Церкви в Северной Америке. На самом деле, кто-то в семинарии Св. Креста предсказал, что после всего, что было ска­зано и сделано, дверью, через которую мы войдем в Православие, будет Антиохия. Во время, по меньшей мере, трех случаев, когда я попадал в Нью-Йорк, митрополит Филипп оказывался в дру­гом месте. Нам никак не удавалось согласовать свои расписания.

Византийская интрига

Развитие отношений с Православной Церковью успешно продолжалось. Но в развитии любых от­ношений существуют две опасности. С одной сто­роны, например, свадьба может состояться слиш­ком быстро, прежде чем жених и невеста успеют достаточно хорошо узнать друг друга. Мы были уверены, что если нам и суждено ошибиться, то не таким образом. С другой стороны, опасно ждать слишком долго. В этом случае отношения затяги­ваются настолько, что можно утратить любовь.

В январе 1985 года мы собрались как Синод Евангелической православной Церкви. Отец Гор­дон Уолкер почувствовал, что продолжительное затягивание конкретного шага для вступления в Православную Церковь чревато риском отпадения от нее.

— Позвольте мне внести предложение, — начал он. — Я думаю, что мы должны позвонить епископу Максиму прямо отсюда, из конференц-центра. и попросить его организовать нам поездку в Константинополь. Я считаю, что при наличии стольких православных юрисдикции в Америке, нам необходимо представиться непосредственно Вселенскому патриарху и попросить его совета о том, как мы должны войти в Церковь. Несомненно, будучи Вселенским патриархом, он может дать нам конкретные указания — это будет лучше, чем самими решать, что делать.

После довольно короткого обсуждения все со­гласились, что именно так и следует поступить. Я посмотрел на часы. Мы находились в Калифорнии, а в Питтсбурге было на три часа позже.

— Сейчас слишком поздно звонить, сказал я. — Я позвоню епископу Максу утром.       

Как только я произнес эти слова, в комнату вошел Том Уэбстер и вручил мне записку: «Звони­ла Мерилин. Епископ Максим пытается связаться с о. Гордоном. Пожалуйста, перезвоните ему».

— Слава Тебе, Господи, — прошептал я.

— Доброе утро, Ваше Преосвященство, — ска­зал Гордон, в 7.00 следующего утра (я слушал раз­говор по отводной трубке). — Мне передали, что вы звонили. И я думаю, что у нас есть кое-какие новости, которые Вы хотели бы услышать.

Епископ Макс звонил, чтобы пригласить о. Гордона выступить на конференции и был в вос­торге от нашего решения насчет Константинополя. Он начал готовить поездку через епархиальное уп­равление в Нью-Йорке.

— Превосходные даты. Если мы поедем в нача­ле июня, то сможем провести день Пятидесятницы на острове Халки, где я учился в семинарии. В этот день исполняется семь лет со дня моего рукополо­жения в епископы, — сказал епископ Максим. — Из всех мест в мире я предпочел бы встретить праздник Св. Троицы именно там.

Те девятнадцать из нас, кто выполнял роль епископов в ЕПЦ, возвратились домой с собрания Синода, чтобы немедленно заняться получением паспортов и сбором средств на авиабилеты, про­живание и денежный подарок патриарху. Кроме того, каждый должен был привезти особенный по­дарок, представляющий его часть Северной Аме­рики — предметы эскимосского ремесла с Аляски, ящик фруктов с Северо-запада, книжку с картин­ками для кофейного столика из Нэшвила.

 В апреле 1985 года нас посетил Джон Бартке, к этому времени ставший священником и назначен­ный в храм Св. Михаила в Ван-Нуйсе, Калифор­ния, входящего в юрисдикцию Антиохийской Пра­вославной Церкви.

— Мы только что получили известие, что Пат­риарх Антиохийский Игнатий Четвертый будет здесь в Лос-Анджелесе в конце июня или начале июля. С ним будет митрополит Филипп. Я хотел бы организовать вашу встречу с ними, — проинфор­мировал он.

Я не знал, что ответить. С одной стороны, я не­однократно пытался увидеть митрополита Филип­па, а здесь предоставлялась возможность встре­титься еще и с патриархом. Но, с другой стороны, у нас была запланирована поездка в Константино­поль, и мне не хотелось, чтобы дело выглядело таким образом, будто мы ведем двойную игру, пы­таясь заключить «более выгодную сделку». Пока я обдумывал свои слова, вмешался о. Джон.

— Послушайте, я знаю, что вы направляетесь к Вселенскому Патриарху, и может вполне оказать­ся так, что он укажет вам путь вхождения в Цер­ковь. Если так и произойдет, все же приезжайте с несколькими вашими людьми, чтобы встретиться с патриархом и митрополитом просто из уважения. В конце концов, для вас в любом случае будет важно встретиться с руководителями Антиохий­ской Церкви.

— Вы абсолютно правы, — сказал я. — Вклю­чите нас в программу и дайте мне знать о дате и месте встречи.

 В мае мы с Мерилин планировали четырехднев­ную поездку в Нью-Йорк по случаю двадцать пятой годовщины нашей свадьбы.

— Я хотел бы нанести один деловой визит, — сообщил я ей. — Но только если ты позволишь.

— О чем идет речь? — спросила она, зная, что у нас мало времени.

— Я хотел бы встретиться с архиепископом Иаковом и взять у него благословение на поездку в Константинополь.

— Я буду рада его увидеть, — сказала она. Я позвонил секретарю архиепископа и догово­рился о встрече. Но на следующий день позвонили от архиепископа и сказали, что он перенес встречу на полдень в пятницу. Он уже позволил епископу Максиму возглавить нашу делегацию в патриар­хат, но я так или иначе хотел лично убедить его в искренности нашего желания ехать туда.

В назначенную пятницу мы прибыли в епархи­альное управление Греческой Православной Цер­кви в Нью-Йорке, но только с тем, чтобы узнать, что архиепископ вынужден был уйти утром домой с гриппом. Мы имели теплую встречу с другими иерархами и оставили архиепископу Иакову пода­рок и записку с пожеланием скорейшего выздо­ровления. Мы поехали поездом в Крествуд на все­нощную в Свято-Владимирской семинарии, а ос­тавшуюся часть уикенда провели в праздновании великолепных двадцати пяти лет семейной жизни.

Я был дома утром накануне дня нашего отъезда в Константинополь, помогая накормить завтраком детей. Зазвонил телефон. Это был епископ Мак­сим. Его голос звучал глубоко разочарованно.

— Я не знаю, что случилось, — сказал он, — но архиепископ не хочет, чтобы я ехал. Я рекомен­дую вместо себя о. Григория Винденбаха.

Когда православные люди шутят о таких вне­запных изменениях, они называют их «византий­ской интригой». Так говорят, когда на высшем церковном уровне происходят неожиданные вещи и никто не знает причину. Для нас все это было ново. И шутка не казалась смешной.

Я позвонил о. Григорию, с которым мы много лет были близкими друзьями, и он также был оза­дачен.

- Рука Господня по-прежнему присутствует в этом деле, - уверил он меня. - Епископ очень расстроен тем, что не сможет отпраздновать свою годовщину на Халки вместе с нами, но он обещал позвонить нам в воскресенье вечером в отель. Я встречусь с теми из вас, кто летит через Нью-Йорк, в аэропорту Кеннеди завтра вечером.

Я напомнил себе, что когда являешься архиепи­скопом, то привыкаешь к изменению своих решений.

Паломничество в Константинополь

На следующий день все мы, кто совершал путе­шествие вместе из Санта-Барбары, сели во взятый Щапрокат автомобиль и направились по 101 и 405 дорогам в Лос-Анджелесский Международный Аэропорт. Мы должны были встретиться с други­ми епископами ЕПЦ из восточной части США и о. Винденбахом в Лондоне, провести там ночь и на следующий день лететь вместе в Константинополь.

До своего возвращения домой две недели спус­тя я не знал, что архиепископ Иаков послал мне в последний момент телеграмму, предупреждая, что мы «не должны ехать в это время». Телеграмма пришла, когда мы были уже в воздухе, перелетая через полюс из Лос-Анджелеса в Лондон.

Впоследствии нам рассказали, что несколько представителей греческого православного духо­венства вместе с должностным лицом греческого правительства активно выступали против нашей поездки в Константинополь и вхождения в Цер­ковь. Они якобы считали, что мы так или иначе «разбавим» православие в Америке до популяр­ной версии древней веры и не будем поддерживать в приходах приверженности к эллинистической культуре. В одном из докладов предполагалось, что мы собираемся «захватывать Церковь».

Большинство членов нашей делегации узнали по пути в Нью-Йорк, что епископ Максим не при­нимает участия в поездке и мы, возможно, не будем приняты патриархом. Мое настроение было таково, что если нашей миссии и суждено прова­литься, все равно, нужно действовать решительно. Мы просто продолжали надеяться на успех.

Нас ждал еще один сюрприз. Мы прибывали в Константинополь во время Рамадана, времени, когда мусульмане постятся весь день, а потом всю ночь едят, пьют и шумят! Где-то около 3 часов ночи они начинают молиться и шумят еще сильнее. В июне так жарко, что если в вашем отеле нет кон­диционера, что вы вынуждены держать окна от­крытыми всю ночь. Поскольку мы находились в одном из старейших отелей в «исторической» части этого древнего города, и поскольку от туа­летов исходил отвратительный запах, у нас был ограниченный выбор. В Константинополе вы мо­жете или закрыть окна и не спать из-за жары и за­паха, или открыть их и не спать из-за шума. В не­которые ночи бывает так жарко, что вы получаете оба удовольствия одновременно!

В Константинополе к нам присоединялась еще одна ключевая персона: наш сосед доктор Апостолос Афанассакис, глава Классического отделения Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Он проводил год в Критском университете и при­летел в Стамбул, чтобы встретиться с нами. У него были личные друзья как в турецком правительстве, так и в патриархате. Вдобавок к тому, он был блес­тящим и дипломатичным переводчиком. Его по­мощь оказалась неоценимой.

Воскресение Пятидесятницы наступило спустя два дня после нашего прибытия. Мы встали рано, добрались до патриархата на заказном автобусе и молились в этот великий праздник в церкви Св. Ге­оргия. Там присутствовал Вселенский патриарх Димитрий с Синодом митрополитов по обе сторо­ны от него. Наша группа в составе около двадцати человек стояла напротив них по другую сторону церкви: одни в отсеках ручной резьбы, другие — на каменном полу. Традиционно продолжительная литургия удлинилась еще больше за счет прекрас­ных коленопреклоненных молитв Пятидесятницы. У отца Григория Винденбаха был английский пере­вод службы и он передавал его нам по кругу, когда мы все вместе стояли на коленях на каменном полу церкви.

После литургии мы получили от патриарха антидор — освященный хлеб. Отец Григорий бы­стро объяснил по-гречески, кто мы такие. К этому моменту патриарх уже был полностью информи­рован о нас. Хотя мы знали, что диалог всей нашей группы с патриархом, являвшийся целью нашего визита, крайне маловероятен, мы надеялись по крайней мере на краткий визит вежливости. Но и такому визиту не суждено было осуществиться.

Вместо этого патриарх и его Синод митрополи­тов вышли из церкви, оставив нас в одиночестве. О. Гордон Уолкер взорвался:

— Куда они уходят? — спросил он отца Григо­рия. — Вы считаете, что мы потратили пятьдесят тысяч долларов и проехали тысячи миль, чтобы они повернулись и ушли прочь? Если бы мы были мусульманами, они обращались бы с нами с боль­шим почтением! Отец Григорий, попросите их вер­нуться и по крайней мере поговорить с нами!

Отец Григорий немедленно отправился за ними и завязал с несколькими из митрополитов ожив­ленный разговор. Несколько минут спустя митро­политы Хризостомос и Варфоломей любезно вер­нулись, чтобы побеседовать с нами. Они приветст­вовали нас от имени патриарха, но сообщили, что  какой-либо диалог или встреча с ним не может со­стояться. Они убеждали нас вернуться домой и продолжить разговор там.

Сфотографировав иконостас церкви Св. Геор­гия, мы направились обратно в автобус. По дороге мы горяча обсуждали происшедшее. Отец Григо­рий смело пытался сохранить лояльность своим иерархам и старался в то же время понять и уте­шить нас в нашем разочаровании и огорчении.

В тот же день туристическая компания, кото­рая организовала наше путешествие, наняла част­ный паром, чтобы свозить нас по Босфорскому проливу к Черному морю и обратно. Почти никто не хотел ехать. Мы были слишком подавлены, чтобы наслаждаться путешествием. Но наш отказ обидел бы людей, запланировавших это мероприя­тие. Поэтому мы все же решили поехать. Мы хо­рошо провели время и смягчили свои оскорблен­ные чувства.

Вечером в это воскресенье мы провели собра­ние в комнате на крыше отеля, предоставленной для заседаний нашего Синода. Комната была про­сторной и имела стеклянные стены со всех четы­рех сторон, через которые открывалась панорама старого Константинополя. В нашу память врезался печальный и в то же время прекрасный вид бесчис­ленных куполов церквей, давно закрытых турками. Городом какой культуры он должен был быть когда-то!

На заседании нашего синода в тот вечер мы ре­шили сделать последнюю отчаянную попытку уви­деться с патриархом или, по крайней мере, его

 представителями в официальной встрече. Мы по­просили доктора Афанассакиса (его фамилия оз­начает «маленький Афанасий») написать от наше­го имени обращение к патриарху и лично ему вру­чить. Несколько человек из нас проработали вмес­те с ним долгое время до того момента, когда он сначала составил прекрасное письмо на англий­ском, а затем перевел его на блестящий греческий.

В понедельник утром он отправился в патриар­хат только для того, чтобы узнать, что два митро­полита — Хризостомос и Варфоломей — служат литургию в одном из пригородов. Он потратил весь день, ездя на такси по церквам и лично обра­щаясь к этим людям. В ответ они пригласили нас прислать представителей в патриархат на следую­щий день, во вторник, для встречи.

Тем временем остальные из нас отправились на огромном пароме на остров Халки, чтобы посетить семинарию, в которой учился архиепископ Мак­сим и которая много лет назад была закрыта тур­ками. От морской пристани до школы мы добира­лись на запряженных лошадьми экипажах и я всег­да буду помнить очаровательный вид бухты, от­крывающийся от семинарии, расположенной на вершине холма. Но еще больше запомнился сер­дечный прием, оказанный нам митрополитом Мак­симом, человеком высокого благочестия, дожива­ющим там свои дни в почти полном одиночестве. Семинария, замечательное учреждение с его не­сравненной библиотекой, содержащей древние книги, написанные унциальным греческим шрифтом, находится под властью турок и более недо­ступна для использования церковью.

Во вторник утром я выбрал Ричарда Бэлью, ко­торый в это время исполнял обязанности епископа Западной епархии ЕПЦ и Гордона Уолкера, являв­шегося епископом Восточной епархии, чтобы идти со мной в патриархат. Мы взяли Тома Уэбстера и Марка Данавэя для помощи в переноске многочис­ленных тяжелых чемоданов с подарками и в фото­графировании. Нас сопровождали также доктор Афанассакис и о. Григорий Винденбах в качестве переводчика и посредника.

Доктор Афанассакис выполнил свою работу на совесть. Одночасовая встреча с митрополитами Хризостомосом и Бартоломео была сердечной и теплой. Мы показали им фотографии наших людей и вручили свои подарки, которые включали чек на 3000 долларов. Митрополиты сказали, что деньги будут переданы приюту для сирот около Стамбу­ла. Однако, окончательный результат был тем же, что в воскресенье. Никаких существенных указа­ний или помощи по вхождению в Православную Церковь нам дано не было.

Все, что оставалось сделать — это совершить несколько экскурсионных поездок для осмотра достопримечательностей этого прекрасного и древнего города, включавших остановки во вну­шающей благоговение Айа Софии и Голубой Ме­чети. В заключение нашего визита мы отправились  в Фессалоники и оттуда в Афины, перед тем, как улететь обратно.

Новое посещение семинарии Святого Креста

Мы приземлились в Бостоне вместо Нью-Йорка, как было запланировано. По любезному приглашению факультета мы решили вернуться в семинарию Святого Креста для проведения собра­ния нашего Синода, на котором первоначально предполагалось обсудить рекомендации, получен­ные от Константинополя и совместно решить, ка­ковы должны быть наши ответные действия. Но оказалось, что отвечать не на что.

Мы собрались в зале заседаний правления се­минарии на следующее утро после нашего прибы­тия в Бостон. Никогда в жизни я не был так рад тому, что наша встреча не записывалась на магни­тофон. В тот раз мы вплотную подошли к тому, чтобы дружно отвернуться от Православной Цер­кви. Но для того, чтобы отказаться от Церкви, вы должны также отказаться и от веры, а этого мы сделать не могли. Слишком много мы знали. Кроме того, нам просто некуда было больше идти.

Выйдя из административного здания в различ­ной степени отчаяния, мы подняли глаза и увидели епископа Максима! Подобно Самому Христу, он не мог покинуть нас или отказаться от нас. Он присоединился к нам за обедом в этот вечер и на­помнил нам о необходимости постоянно искать волю Божию. Да сохранит Вас Господь на многие лета, Ваше Преосвященство!

Полет из Бостонского аэропорта Логан Филд в различные пункты нашего назначения был очень скучным для каждого из нас. Я лично могу под­твердить, что он был в высшей степени угрюмым для тех из нас, кто летел в Лос-Анджелес. Это был конец самого захватывающего путешествия, кото­рое любой из нас когда-либо предпринимал. Древ­ние церкви были великолепны. В Фессалониках мы собрались и молились — каждый из нас — в том месте, где стоял и проповедовал апостол Павел во время его первого визита в этот город. Я в тот день пережил удивительное ощущение Божьего присут­ствия и еще раз укрепился в решимости посвятить свою жизнь Христу и проповедованию Его Еван­гелия.

В другой день мы пели все вместе гимн со сле­зами радости на глазах перед алтарем церкви, ко­торая считается древнейшей из всех, сохранив­шихся в христианском мире и расположена в непо­средственной близости от Константинополя. Христиане пели здесь этот гимн в течение сотен и сотен лет. Некоторые другие туристы плакали вместе с нами и я даже не уверен, понимали ли они — почему.

Все путешествие было подобно этому — один духовный подъем за другим. И в то же время оно стало колоссальной неудачей. Мы стучались в дверь Православия настолько сильно, что костяш­ки наших пальцев стали красными. Имели место дискуссии, кивки и любезности, но ни одного при­глашения войти. Или, как говорят на Западе, ни­каких сигар.              

По возвращении домой даже солнечная Санта-Бар­бара показалась нам мрачной.