Дата публикации: 13.03.2002
Эта беседа состоялась в ноябре 1997 года в знаменитом Оксфорде. Я приехал
брать интервью у православного епископа-англичанина о его пути к вере. Мы
немного поговорили, а потом он неожиданно сказал: “Я, конечно, могу еще Вам
рассказывать о своем приходе к Православию. Но знаете, мне кажется, Вам гораздо
интереснее было бы поговорить с Джонни. Правда, он такой человек своеобразный…
Он может Вам показаться немного необычным, но я очень надеюсь, что он Вам
понравится”. Честно признаюсь, когда я брал адрес, в голове мелькнула мысль:
“Что же такого необычного может быть в этой “доброй старой Англии”? Вот помню в
Америке, когда панки становились монахами, - это да! А тут...”
Но я
оказался неправ.
А впрочем, судите сами…
Я БЫЛ
КОММУНИСТОМ
- Меня зовут Джонни. Мне 34 года. Уже 10 лет я работаю
медбратом в психиатрической клинике. Я стал православным три года назад,
предварительно пройдя необходимую катехизацию. До этого я не принадлежал ни к
какой другой церковной традиции. Я был атеистом, причем очень злобно настроенным
против Церкви.
- И все же ты стал православным? Почему? Почему не
англиканином или католиком?
- Довольно продолжительное время я вообще-то
был… коммунистом. Не членом коммунистической партии. Просто был очень серьезно
вовлечен в политическую жизнь. Тогда я симпатизировал старому советскому режиму.
Но постепенно я стал разочаровываться в действенности политики.
Дело в
том, что меня особо влекли политические конфликты. Я принимал участие в
забастовках шахтеров и вообще довольно сильно был связан с их борьбой за свои
права. В этой борьбе было много жесткости, даже жестокости. Я начал понимать,
что постепенно становлюсь каким-то… точнее, что такая жизнь нечто со мной
делала.
Все больше и больше я ощущал себя человеком, окруженным врагами.
Насилие, конфликты – казалось, что нет других способов достижения любой цели.
Когда в мире начался кризис социализма, а в нашей стране все попытки
добиться чего-либо окончились неудачей, мне стало ясно, что я только больше
озлобляюсь, зацикливаюсь на самом себе. Но ведь я же начал заниматься политикой
из-за причин моральных, меня волновали судьбы людей, мир на земле!.. А в итоге я
стал ожесточенным и очень одиноким человеком. Это был кризис. Глубокий
нравственный кризис.
Я тогда работал медбратом. Мне приходилось
ухаживать за больными с тяжелейшими физическими и психическими расстройствами.
Наблюдая их жизнь, я перестал довольствоваться рациональными объяснениями того,
что значит быть человеком. Мне было ясно, что мои пациенты – такие же люди, как
и я. Хотя у них отсутствовали все “признаки человечности”: какие-либо внешние
проявления интеллекта, возможность приносить видимую пользу обществу. Я понял,
что можно любить людей и быть в ответ любимым людьми… В общем, понятие
“человечность” очень трудно объяснить словами. Так постепенно во мне развилось
убеждение в СВЯТОСТИ жизни. Особенно человеческой жизни – «личностности», если
угодно. Это новое видение жизни не вписывалось в мою прежнюю философию, от чего
я сильно мучился…
А однажды мне нужно было отвести больного на службу в
часовню при больнице. Это была часовня англиканской церкви…
- Он сам
попросил отвести его?
- Да. Мне приходилось выполнять разную работу, в
том числе и ухаживать за престарелыми…
ЧТО Я НАТВОРИЛ?!..
Мы
пошли в часовню. Шла короткая англиканская служба. Поскольку часовня находилась
при больнице, то священник сам подходил с Причастием к больным, а не больные к
нему. Я просидел всю службу.
И до того случая богослужения почему-то
притягивали меня – к моему великому сожалению – ведь я по-прежнему «философски
понимал», что все это ужасно, все это какой-то фокус-покус, надувательство,
нонсенс, нечто реакционное и т.д.! Правое крыло, одним словом… Поэтому в церковь
я попадал только когда приводил туда людей. И всегда что-то чувствовал…
Но на этот раз служба с ее проповедями о пастыре, ведущем овец к
пастбищу и источнику воды, с особенным “богослужебным” языком – все это как-то
сильно подействовало на меня. У меня возникло желание попробовать воду из этого
источника, оказаться на этом пастбище. Мне был нужен пастырь, который бы
заботился обо мне. Эмоционально это было очень сильное чувство…
Священник вышел с Чашей. И я … причастился раньше, чем понял, что же
происходит (надо сказать, что в Англиканской Церкви довольно нестрого подходят к
принятию Причастия, там причаститься проще). В тот момент не подойти казалось
ужасно неправильным.
Но я это сделал и запутался еще сильнее. В голове
крутились мысли: «Что я натворил? Я ведь не член церкви. Я даже не верю в Бога.
И я причастился. Что это значит? Я причастился? Или просто выпил вина? Не
совершил ли я чего-то ужасного, богохульного?». Я расстроился, не знал, что
делать дальше.
Тогда я решил, что должен поговорить со священником.
До того случая я жил по принципу “или все или ничего”, т.е. был
человеком, энергично бросающимся на всякое дело, за которое брался. Даже будучи
атеистом я не мог принять, что Причастие – всего лишь символ единства христиан.
Или это Истина, или все эти символы – ничего не значащая ерунда. Или Христос –
Сын Бога, и Причастие есть Его Тело и Кровь, или это все просто легенда. Причем
довольно глупая.
Мне нужно было знать наверняка – я не мог находиться
“где-то посредине”. И если уж я выпил из Чаши, то должен был знать, что я выпил!
Это ничто или это все?
Я знал, что не добьюсь четкого ответа от
большинства англиканских священников. Я позвонил в католический мужской
монастырь. Сказал, что мне нужно поговорить со священником. По телефону
ответили: “Мы вышлем Вам бланк и сможем устроить для Вас встречу со
священником”…
- Почему ты позвонил католическому священнику, а не
какому-нибудь другому?
- Знаешь, мне нужно было во многом разобраться.
Тогда я не знал как это называется (сейчас я понимаю, что это - Апостольская
традиция), но чувствовал, что должна быть одна Церковь. Я понял это внезапно и
сразу. Может быть, это звучит не очень правдоподобно. Но тогда я думал так: если
я причастился, то это имеет отношение ко мне и к Церкви. Но где эта Церковь? Я
считал, что это должна быть Римско-католическая Церковь.
Итак, мне должны
были назначить встречу со священником. Я чувствовал, что теряю самообладание. Я
думал, мне скажут: “Никуда не уходите, мы сейчас пошлем к Вам монаха”. Что-то
вроде этого. Я думал, что придет такой человек, с крестом, все объяснит - и
порядок. Но получилось иначе.
Я рассказал о моих проблемах
другу-католику. Он ответил: “Ты знаешь, я уже некоторое время готовлюсь перейти
в Православие и скоро должен идти на встречу с епископом Православной Церкви.”
(Это было для меня полной неожиданностью, мой друг никогда ничего такого мне не
говорил.) “Ты поговори с епископом. Не нужен тебе визит в монастырь. Просто
позвони епископу и повидайся с ним”.
Так я позвонил владыке Василию. Он
пригласил меня к себе, и на следующий день я уже был у него. Заливаясь слезами,
я говорил ему: “Я сделал что-то ужасное. Я принял Причастие, но я даже не верю в
Бога! Я совсем запутался и не понимаю, что творится с моей душой. Мне нужно,
чтобы Вы мне объяснили, что происходит.” Тогда он сказал:
- Так ты не
веришь в Бога?
- Не верю. В этом-то и весь ужас.
- Но ты же
веришь!
- Что Вы имеете в виду?
- Если бы ты не верил в Бога,
тебя бы это не мучило.
- Вы думаете, что я верю в Бога?
- Похоже,
что да.
ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛ ПРОТЕСТАНТОМ
Это было так удивительно! Я
спросил: “Что же мне теперь делать?” – “Приходи в церковь”. Я так и сделал,
пошел на вечерню. В те выходные служба была на греческом языке. Я ничего не мог
понять. Не знал греческого и до сих пор не знаю. Но именно эти странные
песнопения делали ее непохожей ни на одну из служб, на которых я бывал раньше. Я
чувствовал, что “не ошибся дверью”.
Одна из любопытных черт православной
жизни в Оксфорде заключается в том, что у нас есть два прихода: греческий и
русский, поэтому служба идет или на греческом или на славянском. Но я находил в
этом пользу: когда умом я абсолютно не понимал, что происходит, тогда работала
моя интуиция, я внимал ходу службы всем своим существом, зрением, обонянием.
За три года жизни в Церкви я понял, что является характерным отличием
Православия от Англиканской Церкви. На Западе религия есть нечто разумное – да,
разумное или эмоциональное – так или иначе. А тело и сердце, т.е. “физическое”
полностью исключается из религии. В ней нет целостности, единства, соборности.
Нет по крайней мере по двум причинам. Во-первых, потому что она отворачивается
напрочь от телесного, но главное – она индивидуалистична. В протестантской
традиции на первом месте стоит “я”, а не “мы”…
Мне всегда было интересно
читать Священное Писание. И я достаточно хорошо знал Библию, чтобы помнить слова
Христа: “Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них”. Здесь не
сказано “где один из вас”, правда? – “где ДВОЕ или ТРОЕ”! Мое знакомство с
Православием дало возможность соотнести эти библейские строки с церковной
практикой.
Я воспринимаю это в свете догмата Троицы. До обращения в
Православие сама идея Бога-Троицы смущала меня. Я считал, что мы не знаем, что
это такое - Троица. И хотя это верно – мы не знаем, что такое Троица – но это не
мешает нам все-таки думать о Ней, проникать в смысл Троичности, насколько это
возможно, больше и больше.
Да, это Тайна. Тайна, которая в Православии
сохранена. На Западе же тайна - это то, что нужно преодолеть, .
И
второе, чего почти нет в западном христианстве – это богословие иконы. Когда я в
первый раз приложился к иконе, то не мог отделаться от сильного чувства, что мне
было позволено физически ощутить объятия Бога. Когда я целовал дерево иконы, то
та материя, которой был я, как бы поднялась над обычным существованием.
Для меня это жизненно важно. Без этих кусочков дерева я не смог бы быть
христианином. И дело не в художественных достоинствах иконы. Мне вполне хватит
потрепанной старой иконы, вырезанной из журнала. Но деревянные иконы - это
что-то особенное. (Джонни стучит по дереву). Их можно ощущать.
Если Бог
воплотился во Христе и эти частички “дерева” с изображениями свидетельствуют об
этом, если я имею возможность целовать иконы, то частичка “дерева”, которая есть
я, не может быть презираема Богом, а значит не может быть презираема кем-либо
вообще. Поэтому если ты сидишь напротив человека, то уже его физическое бытие
достойно уважения. Человеку не нужно оправдывать свое существование. Для меня
это очень важно, так как я работаю с «выброшенными» людьми…
За несколько
лет до крещения, когда я был с друзьями в Нью-Йорке, случилась одна история. Не
буду всего рассказывать, но со мной в нравственном плане происходило что-то
ужасное. Я тогда чуть не поучаствовал в том, о чем потом мне пришлось бы сильно
сожалеть. Я много сделал плохого в жизни, но когда вспоминаю об этом, я
чувствую, что… В общем, это было ДРУГОЕ зло. Это действительно было бы очень,
очень страшно, и я не знаю, смог ли бы я жить с этим.
В тот момент я был
сильно пьян. И мне явилась Богородица. Этого оказалось достаточно, чтобы
остановить меня. Это навсегда осталось в моей памяти.
- Когда произошел
тот случай в Нью-Йорке, как ты понял, что это именно Богородица?
- Да, я
сразу понял, что это Богородица. Может быть, именно это меня и остановило. Я
узнал ее по картинам эпохи Возрождения. Она явилась в образе Девы Марии, как она
изображается в западной средневековой живописи. Это был тот «язык», который я
мог тогда понять. Я знал, кто это был. Другое вообще немыслимо: кто и откуда мог
вдруг возникнуть НА ПОЖАРНОЙ ЛЕСТНИЦЕ нью-йоркского дома в тот момент и сказать
то, что сказала она? Конечно, это была Богородица.
Я ХОТЕЛ ОСТАТЬСЯ
ЖИВЫМ
С моего прихода в Церковь, я понял, что должен быть здесь.
Следующие три года я провел, пытаясь разобраться в произошедшем, потому что все
случилось так быстро…
Для местной общины я довольно необычный
прихожанин. Здесь большинство людей перешли из другой веры в основном из-за
тонких, но важных богословских вопросов. Для меня же это было как прыжок. Я был
абсолютно вне Церкви и вдруг оказался в ней. Я просто знал, что Православная
Церковь – это Вселенская и Апостольская Церковь, я должен был быть здесь, каким
бы абсурдным это ни казалось.
Кроме того, я очень любил Достоевского. Он
всегда оказывал, и продолжает оказывать на меня огромное влияние. Достоевский
показывает грешных, слабых, глупых, сумасшедших людей, которые в своем
сумасшествии и грехе близки Богу. Мне и в голову не могло придти, что существует
живая церковная традиция, способная принять меня. Ведь я очень похож на героев
Достоевского. Я немного помешанный, грешный, бестолковый. Я всегда думал, что
христианство не для меня, потому что я не достаточно хорош. Я думал, что
христианство для хороших людей. Мне казалось, если я стану христианином, и если
я смогу стать таким хорошим, то я уже как бы не буду живым человеком, я стану
одним из тех “хороших” людей.
И вдруг я узнал, что я могу быть
православным, оставаясь таким же. В постоянной борьбе с самим собой, с
бесчисленными вопросами. И так будет, пока я не умру. Христианство – это не
удобный мирок, защищенный от всех проблем, где нет страданий. Вероятно, сейчас я
страдаю больше, чем до принятия Православия, потому что я осознаю важность жизни
вообще и важность моей жизни – так, как я не осознавал раньше.
В жизни
важно все. Христианство похоже на маяк: Церковь – это маяк, Христос – это маяк.
Я по-прежнему в штормовом море, но теперь вижу маяк. А это значит, что я вижу и
то, где нахожусь я сам! Я знаю, как далеко я от маяка, насколько плохо мое
положение и как далеко нужно плыть вперед, и каким я должен быть, чтобы
доплыть... А также я понимаю, что иногда изо всех сил плыву в обратном
направлении, от маяка. Но маяк-то всегда здесь. Он никуда не исчезнет. Он здесь
вот уже 2000 лет. Чтобы ни случилось со мной, здесь всегда будут люди,
составляющие Церковь, и указывающие дорогу к маяку. Особенно монахи, которые
столетиями молятся. И эти молитвы будут продолжаться и после моей смерти. Так я
смог осознать свое место в мире…
А Церковь – она на расстоянии всего
одной автобусной остановки отсюда. Я иду туда и ощущаю присутствие Бога в
Церкви. Это здорово.
ТАКОЕ НЕРЕСПЕКТАБЕЛЬНОЕ
ХРИСТИАНСТВО
- И все же - ты никогда не думал, что мог бы стать и
католиком или англиканином?
- Я обнаружил, что в Англии быть православным
интересно и необычно, даже экзотично. И конечно, я бы хотел, чтобы это было не
так. Хотя я считаю, что поступил совершенно правильно, став православным, одно в
англиканстве до сих пор привлекает меня. Будь я англиканином, я бы мог пойти на
службу в церковь со всеми, кто живет в моей округе. Вот это для меня проблема.
Я стал православным не для того, чтобы быть “необычным”. Я стал
православным, чтобы быть ПРАВОславным - чтобы правильно поклоняться Богу. Я стал
членом Православной Церкви, потому что Православная Церковь хранит древние
христианские традиции.
Это не хобби. Иногда может показаться, что быть
православным – это почти круто. И это где-то даже облегчает жизнь, потому что
если я много говорю о Православии, то меня слушают люди, которые избегали бы
меня, если бы я был, например, евангельским христианином. А так они считают, что
быть православным – ОК. Иногда в таких случаях мне хочется сказать: “Послушай, я
как раз из тех, с которыми тебе не хотелось бы общаться!”
Знаешь
маленький значок в виде рыбки? Его носят “вновь родившиеся” христиане. Недавно я
купил себе такой на куртку, чтобы сказать: “Я не просто православный, я
православный христианин”.
Когда я покупал этот значок в небольшом
евангелическом магазине на улочке рядом с домом, продавщица вопросительно
взглянула на меня. На что я сказал: “Похоже, это чуть ли не единственная
возможность для христианина сегодня быть гонимым – носить такой вот значок». Она
посмотрела на меня удивленно и, наверное, подумала: “Похоже, он псих”. Но все
это очень важно.
Христиан отталкивают, преследуют, к ним относятся с
подозрением. Отчасти из-за неправильного понимания. Из-за представления (вина за
которое лежит как на нехристианах, так и на самих христианах), что мы “святее
других”. Христиане – это эти хорошие люди, самодовольные люди, люди у которых
все ОК, потому что они уверены, что спасены, а вот остальные … Повторяю,
христиане и не христиане в равной степени допустили, чтобы такое отношение,
неправильное отношение появилось.
С другой стороны христиан преследуют
потому, что дьявол “заботится” об этом. И это важно – столкнуться с такого рода
преследованиями. Нельзя вести правильную жизнь, если не получить своей “дозы”,
своей доли преследований…
- Насколько я понял, у тебя нет сложностей в
общении с неправославными людьми. А что ты думаешь о православных людях? Ты
сказал, что они отличаются от неправославных. И ты тоже отличаешься. Есть ли у
тебя сложности в общении с православными людьми?
- В церковь на
Кэнтебери-роуд ходят разные люди. Полагаю, что я – в самом конце одной из сторон
этого спектра. Но прихожане здесь принимают меня, и я стараюсь принимать всех.
Честно говоря, я не перестаю удивляться той теплоте и участию, с
которыми ко мне здесь относятся. За три года я стал все больше втягиваться в
жизнь нашего прихода. В решении повседневных, практических вопросов. Постепенно,
шаг за шагом меня «приглашали» войти в жизнь общины. Сейчас я делаю какие-то
совсем небольшие дела: тушу свечи, перед чтением Евангелия убираю икону с
аналоя, чтобы можно было положить Евангелие. И людям нравится, что я делаю эти
маленькие дела. В этом моя роль здесь...
Кому-то по душе консерватизм в
поведении. Но я не думаю, что в этом – сердце их церковной жизни. Даже для тех,
кто наиболее строг в смысле поведения и одежды.
- Я знаю, что ты женат.
Твоя жена православная?
- Нет. Мы венчались в православной церкви, но она
не православная. Поженились мы два с половиной года назад, “расписались” в
регистрационном бюро, а потом через год венчались в православной церкви.
Моя жена верит в Бога, она протестантка. Мне кажется, она пытается
разобраться в своей духовной жизни, пытается найти свой путь. Пока она не знает,
где находится. Но ведь лишь очень немногие из нас знают.
Мои и ее
взгляды на духовную жизнь не совпадают абсолютно, но в них нет ничего
несовместимого. Если бы мы не смотрели одинаково на основные духовные ценности,
мы бы не поженились…
СТРАДАНИЯ НИКОГДА НЕ БЫВАЮТ
БЕССМЫСЛЕННЫМИ
- Быть христианином довольно тяжело. Но мне
кажется, что на Западе христианином быть тяжелее, чем в России, где Православная
Церковь существует беспрерывно много веков. Ты стал православным, но тебе
приходится общаться с теми же, далекими от Православия, людьми. Стало ли это
общение более трудным? Как они относятся к тебе теперь? Считают ли они тебя
странным человеком, который стал «странным православным»?
- А я и есть
странный человек и всегда таким был. Все знают это. Все любят меня, отчасти
именно потому, что я такой. Это нормально. Я не зацикливаюсь на этой моей
“странности”. Не стремлюсь проповедовать людям. Видите, и внешне-то особо не
изменился.
В посланиях апостола Павла, которые я очень люблю и которые
очень много значат для меня, я вижу, как у него буквально голова разрывается: Он
открывает для себя Христа впервые в жизни, он счастлив, он пытается разобраться
в этом опыте, пытается вместить все это в свою голову, иногда у него не
получается, он старается и вот он уже почти сумел это сделать… Все это помогает
мне почувствовать ЖИВОЕ послание.
В послании к Римлянам апостол Павел
говорит о безумстве во имя Христа, и о том, что мы “сор для мира”. “Злословят
нас, мы благословляем”(1-е Коринфянам 4:10-13). Для меня это очень важно. И я
продолжаю быть таким, какой есть. Скоро наступит 2000-й год. Мы все больше
становимся какими-то очень дикими, жестокими. У нас есть телевизоры,
видеомагнитофоны, самолеты и так далее. Но все люди, все мы – очень мало знаем
Истину. И поэтому нам сейчас так сложно сохранить человечность.
Я думаю,
что наступают очень опасные, очень неприятные времена. Библейские пророчества
подробно описывают наше сегодняшнее положение.
Я не хочу сказать, что
конец света будет в следующем году – не знаю. Антоний Великий говорил, что
наступят времена, когда все люди будут сумасшедшими. Когда же они встретят
нормального человека, они будут нападать на него: “Ты не такой как мы. Ты
сумасшедший”. Я думаю, что мир сходит с ума. Я сам где-то посредине.
Антоний Великий говорит мне об этом. Он не был респектабельным
человеком. Все эти люди, монахи-пустынники. У них не было ванной, не было душа,
машин, самолетов...Они жили в пещерах и молились. И они святые! Это огромная
традиция. И я – только маленький человек в этой Православной традиции. Я пытаюсь
найти свое место. Сюда могут прийти люди в галстуках. Я их уважаю. Но галстук не
для меня. У меня свой путь.
- И все-таки, если вернуться к вопросу о том,
что в тебе изменилось…
- Я стал терпимее. Я не стал занудой – моя вера
этого не требует. Чтобы стать христианином, не нужно становиться мрачным
занудой, как многие думают. Я такой же импульсивный, как и был, хотя сейчас во
мне меньше злости.
Я работаю с людьми, у которых очень серьезные
психические расстройства. Это мир тяжелых страданий, злости, постоянных
конфликтов. Думаю, что со мной людям как-то спокойнее, безопаснее, даже если они
нигде больше не чувствуют себя в безопасности. И я знаю, что это связано именно
с моим пребыванием в Церкви.
Сегодня люди думают: “Смерть и страдания -
это такие “несчастные случаи”. Если бы не было страданий и смерти, все было бы
здорово. И если бы был Бог, разве существовали бы страдания и смерть?”. Но в
мире все устроено как раз по-другому. Есть страдания, смерть...
Это как
раз и есть отправная точка. Если исходить из всего этого и всерьез принимать
ответы, которые, предлагает христианство, то станет ясно, что человек страдает
не просто так. Страдания никогда не бывают бессмысленными. Ни мои личные, ни
страдания других людей. На работе и в жизни я учусь переносить собственные
страдания и принимать других людей, с их страданиями.
Я сейчас не хочу
показаться лучше, чем я есть на самом деле – я по-прежнему ненавижу боль и хочу,
чтобы все было прекрасно и спокойно. И мне часто хочется просто забраться в
постель и накрыться с головой одеялом. Но оттого, что я так сделаю, страдание не
исчезнет. Поэтому хуже всего – отрицать страдание. Если вы отвергаете страдание,
то рано или поздно вы начнете отвращаться и от страдающих людей, а потом решите
изолировать их от общества или даже убить – чтобы мир стал красивее.
Но
я больше не хочу в этом участвовать. Я по-прежнему работаю в больнице. Во многом
то, что мы делаем, что делает больница – принимает страдания на себя, чтобы
окружающим людям не приходилось смотреть на них. Но я по-прежнему хожу туда и
по-прежнему все вижу.
Я вижу этих людей, нахожусь с ними. Я не делаю
ничего особенного. Я могу попить чайку с человеком, жизнь которого как бы
разорвана на части. И это тоже, в некоторой степени, способ поговорить о вере…
МОСТ МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
Знаешь, в каком-то смысле христианство
разорвало и мою жизнь на кусочки. Не могу сказать, что я совсем безграмотен. Я
довольно много читал, меня всегда интересовали разные идеи, я много попробовал в
жизни. Я был коммунистом. Сейчас я медбрат в психиатрической клинике. Я
интересуюсь психоанализом, философией и многим другим. Я изучал философию и
довольно прилично в ней разбираюсь. И могу вместить это в свою голову.
Ты знаешь выражение “can get my head around something”? Это значит, что
что-то меньше, чем моя голова – мое понимание мира. Христианство же больше, чем
моя голова – больше, чем я. Если я постараюсь вместить в себя все, что там есть,
то просто сломаю голову. Я поклоняюсь Христу, потому что Он больше меня.
Я никогда не встречал чего-либо, или кого-либо больше, сильнее меня.
Поэтому я всегда искал подлинной силы. При этом так как я был противником любой
авторитарной власти – если кто-то говорил мне, что делать, я всегда поступал
наоборот. Я боролся, если меня пытались остановить. И вот есть Тот, с Кем я НЕ
МОГУ бороться!.. Он заслуживает, чтобы Ему поклонялись. Это – как сбывшаяся
фантастика. Сейчас я знаю мои настоящие “размеры”. А они таковы, что я слабее
Бога.
Современное модное представление о том, что нет ничего выше и
сильнее человека, абсолютно неверно. Человек не знает, что он человек, пока не
встретит того, кто сильнее человека. Кот меньше человека, человек меньше Бога.
Кошка не может открыть банку с питанием. Ей нужен человек. Кошки не обижаются на
что, что им нужен человек. И для меня в этом нет ничего недостойного – быть
полезным кошке. В этом есть даже некоторая заслуга, и поэтому мы любим кошек. А
для человека есть Христос, который как бы наш Мост между небом и землей. И это
помогает нам увидеть место человека в мире. Я больше не потерян. Я знаю, какова
моя система координат.
Беседовал Владимир ЛЕГОЙДА
Перевод с
английского Инны МЕЛЬНИКОВОЙ
Документ заимствован с fomacenter.ru
Реклама: |